Настоящий материал (информация) произведен и (или) распространен иностранным агентом Сахаровский центр либо касается деятельности иностранного агента Сахаровский центр. 18+

Арест и высылка Сахарова в Горький

22 января 1980

Предыстория

12 декабря 1979 года на заседании Политбюро ЦК КПСС было принято решение о вводе советских войск в Афганистан. Руководство СССР опасалось, что политика нового президента Афганистана — Хафизуллы Амина — приведет к падению просоветского режима в стране.

25 декабря того же года советская армия пересекла границу. Два дня спустя был предпринят штурм дворца «Тадж-Бек», в ходе которого Амин был убит. Советские войска останутся в Афганистане на десять лет, а этот конфликт станет одним из самых затяжных в истории СССР и принесет неисчислимые страдания афганцам и советским гражданам.

“

В декабре 1979 года СССР ввел свои войска в Афганистан. Специальный отряд КГБ расстрелял главу государства Х. Амина и свидетелей этой акции. Бабрак Кармаль объявил (по радио Ташкента) о создании нового правительства. Советские войска вступили в бой с партизанами; началась антипартизанская война, фактически – война против афганского народа. В чем была цель вторжения и каковы его последствия? В многочисленных советских заявлениях говорится, что советские войска вступили в Афганистан по просьбе его законного правительства, чтобы помочь защитить завоевания апрельской революции от действий засылаемых из Пакистана бандитов. Это объяснение несостоятельно.

Глава государства Амин не мог требовать введения советских войск, которые его же и убили. Фактически Амин стремился к национальной независимости Афганистана и именно поэтому был неугоден советским руководителям. В проводимой им внутренней политике он действительно сталкивался с большим сопротивлением, но, по-видимому, рассчитывал справиться с ним национальными силами. Вооруженное сопротивление политике Тараки (убитого Амином предшественника) и самого Амина до декабря 1979 года было почти исключительно внутренним, часто почти племенным; общенациональным оно стало лишь после советской интервенции и тогда же оно стало получать некоторую поддержку извне, первоначально (да и сейчас) очень незначительную. Для основной массы населения Афганистана советское вторжение обернулось трагедией войны, огромными бедствиями.

Истинная причина советского вторжения в том, что оно – часть советской экспансии.

Андрей Сахаров. «Воспоминания», Часть II, Глава 28

Уже на следующий день — 26 декабря 1979 года — в ЦК КПСС направляется записка № 2484-А, составленная Председателем КГБ СССР Юрием Андроповым и Генеральным прокурором СССР Романом Руденко, «О мерах по пресечению враждебной деятельности Сахарова А.Д.» В этом документе в общих чертах был сформулирован план действий по нейтрализации Сахарова еще до того, как сам Сахаров узнал о вторжении в Афганистан (он услышит об этом 27 декабря из сообщений западных «голосов»).

О мерах по пресечению враждебной
деятельности Сахарова А.Д. 26.12.79 г.

«Академик Сахаров, являясь убежденным противником социалистического строя, на протяжении более 10 лет проводит подрывную работу против Советского государства. Прочно утвердившись на позициях противника социализма, он подстрекает агрессивные круги капиталистических государств к вмешательству во внутренние дела социалистических стран, к военной конфронтации с Советским Союзом, постоянно инспирирует выступления против политики Советского государства, направленной на разрядку международной напряженности и мирное сосуществование», — утверждали авторы записки, заключая, что «деятельность Сахарова носит уголовно наказуемый характер» и что «его действия полностью подпадают под признаки преступлений, предусмотренных пунктом "а" ст. 64 (измена Родине), ч. 1 ст. 70 (антисоветская агитация и пропаганда) УК РСФСР».

Однако авторы тут же оговариваются, что «привлечение Сахарова к судебной ответственности может повлечь серьезные политические издержки» и выдвигают следующие предложения:

Лишить наград
Лишить Сахарова высоких званий Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий СССР и других государственных наград.
1
Выслать
Принять отдельный указ, которым «в порядке исключения в качестве превентивной меры административно выселить его из г. Москвы в один из районов страны, закрытый для посещения иностранцами».
2
Подвергнуть травле
«Академии наук СССР обсудить на расширенном заседании Президиума (или другом представительном собрании ученых) антиобщественное поведение академика Сахарова».
3

“

Наш домашний распорядок почти полностью разрушился. Почему-то у Андрея не было в первые недели января обычных семинаров по вторникам. Не было и вторниковых домашних приемов гостей. Друзья и знакомые приходили каждый вечер. Несколько раз собирались члены Московской Хельсинкской группы, начинали писать, но не могли окончательно сформулировать документ по Афганистану. Мы все как бы ожидали, что ситуация должна разрешиться. И внутреннее состояние у людей двух старших поколений (у моего и у поколения моей мамы, не знаю, как у молодых) было чем-то похоже на июнь 1941 года. До знаменитого выступления Сталина, когда он обратился к народу с неожиданными и почти так же, как сообщение о войне, потрясшими нацию словами «братья и сестры». Тревожность усиливали и рассказы иностранных корреспондентов, которые приходили просить Андрея об интервью. Это были люди самые осведомленные в Москве и о событиях в высших сферах СССР, и в мире.

Елена Боннэр. «Дневник», Том 2

Узнав о вторжении и осознавая серьезность произошедшего, Сахаров стремится как можно скорее объявить о своей позиции. Он инициирует первое интервью, обратившись к корреспонденту «The New York Times» Энтони Остину, с которым встречается 2 января 1980 года. Вслед за этим интервью последуют другие: 3 января он говорит по телефону с немецким журналистом Дитрихом Мумендейлом для газеты «Die Welt» ( переводом занималась жена Дитриха, поскольку журналист боялся доверять такую задачу советским переводчикам). Наконец, 17 января журналист Чарльз Бирбауэр снимает телеинтервью для американского телеканала ABC News.

Фрагмент из интервью Сахарова для ABC News

17 января 1980 года Андрей Дмитриевич встречается с Чарльзом Бирбауэром, чтобы высказаться против войны в Афганистане

Арест

В час ночи 22 января в квартире Сахарова раздался звонок. Ему звонил друг, писатель и руководитель московского отделения Amnesty International Георгий Владимов. Вот как об этом в дальнейшем вспоминал Сахаров:

“

Один из его друзей только что был на каком-то совещании или лекции для политинформаторов. Докладчик на этом совещании сказал, что принято решение о высылке Сахарова из Москвы и лишении его всех наград. Когда Люся (она подходила к телефону) сообщила мне об этом, я заметил:

– Месяц назад я не отнесся бы к такому сообщению всерьез, но теперь, когда мы в Афганистане, все возможно.

Больше мы с Люсей в этот день и в первую половину следующего не возвращались к этому и, по-моему, не вспоминали о сообщении Владимова. Потом Георгий Николаевич как-то сказал Люсе, что надо было мне в этот злосчастный день 22 января утром уехать куда-нибудь подальше, может быть и обошлось бы. Я так не думаю. Да и он, на самом деле, наверное, тоже.

Андрей Сахаров. «Воспоминания», Часть II, Глава 28

22 января Андрей Дмитриевич предполагал посетить общемосковский семинар ФИАНа (Физический институт имени П. Н. Лебедева РАН). Он вызвал машину и в районе часа дня вышел из дома, захватив с собой банку, чтобы получить сметану в столе заказов РАН. По дороге на работу он был задержан сотрудниками госбезопасности и доставлен в Генеральную прокуратуру СССР, где его ожидал заместитель Генерального Прокурора Александр Рекунков.

Сахаров удивился, почему его перехватили по пути в РАН: «Я спросил: „Почему вы не вызвали меня повесткой, а применили столь необычный способ? Я всегда являлся на вызовы в Прокуратуру". Рекунков: „Я отдал указание о приводе ввиду чрезвычайных обстоятельств и ввиду большой срочности. Мне поручено объявить вам Указ Президиума Верховного Совета СССР"».

Указ о лишении Сахарова государственных наград. © Архив Сахарова, 2020

Затем он зачитал текст Указа о лишении правительственных наград «в связи с систематическим совершением Сахаровым А.Д. действий, порочащих его как награжденного, и принимая во внимание многочисленные предложения советской общественности», и сообщил о том, что «принято решение о высылке А. Д. Сахарова из Москвы в место, исключающее его контакты с иностранными гражданами». Добровольно сдать награды Сахаров отказался, полагая, что они были присуждены ему в соответствии с заслугами.

Местом ссылки был избран город Горький (ныне Нижний Новгород) — крупный промышленный центр, имевший статус города, закрытого для посещения иностранцами. Вечером того же дня Сахаров и Елена Боннэр, принявшая решение добровольно сопровождать его, спецрейсом из аэропорта Домодедово были доставлены в Горький и размещены на квартире на окраине города. Им было сообщено, что они находятся под гласным надзором КГБ.

“

23 января. Четверг. Переделкино. Во вторник мы мирно работали с Финой, собираясь начать укладываться. Звонок. Голос Клары: «Л. К., мне позвонили, что арестован А. Д.». Я продолжаю править какие-то примечания — еще не дошло до головы. Начинаю звонить на Чкаловскую. Там не гудки, а бурчание. Иногда занято. Иногда безответные гудки. Иногда утробное бурчание. [...]

На кухне по Люшиному приемнику слышим Указ Верховного Совета о лишении А. Д. всех званий и премий. Непонятно, лишен ли он звания Академика.

Не хотим вызывать такси по телефону, ибо понимаем и свою обреченность — во всяком случае на слежку. Фина приводит что-то киношное. Мы едем. Вспоминаем, как 6 лет назад — да, 6 лет! шли дворами после ареста Ал. Ис.

[...] Высаживаемся неподалеку от дома. Володя переводит меня через сугроб. В парадной пусто. Володя говорит, что неподалеку от дверей дежурит машина.

Мы поднялись. Руфь Григорьевна и Лиза бросились мне на шею. Они только что вернулись с аэродрома. Ах, не с Шереметьевского, как сказано было по радио. Значит не за границу! Оказывается — в Горький.

Тут начали приходить корреспонденты, англо-американские. Кто кто я не знала, только знаю, что под конец пришел Антони Остен от газеты. Все они 1) спешили 2) плохо понимали по-русски. Лиза и Руфь Григорьевна рассказывали им, а мы растолковали («Прокуратор?» — Нет, прокурор и т. д.). Я столько раз выслушала и растолковала, что могу записать с полной точностью.

Во время повторяемого рассказа, входили люди (радио и перезвон по телефонам) — Арина Гинзбург, Леонард Терновский и еще какие-то, знающие меня, но которых я не знаю. Меня беспокоило отсутствие Копелевых — я боялась, не то же ли самое и с ними…

Часа через 1 1/2 пришла, — ворвалась — Мария Гавриловна Подъяпольская, которую остановили на улице и держали в милиции.

Но к делу. Итак:

Во вторник, как всегда, А. Д. вызвал академическую машину и поехал в ФИАН. Близ Ленинского проспекта раздался свисток. Шофер остановил машину (Вариант «Круга»). А. Д-чу предложили перейти в другую, со спущенными шторами. Отвезли в Прокуратуру (кажется, не главную). Прокурор предъявил ему Указ Верховного Совета о снятии с него всех званий — т. е., кажется, всех, кроме академического: Трижды Героя Соц. Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий — за подрывную деятельность. Предложил А. Д-чу подписать бумагу о сдаче соответствующих документов. А. Д. отказался. Ему разрешили позвонить Люсе и сказать, чтобы она была готова к отъезду через 2 часа. После этого телефон отключили. Лиза помчалась к телефонам-автоматам — оказалось, что они и поблизости выключены. Тогда она побежала дальше и все-таки дозвонилась к корреспонденту Би-Би-Си и сказала «Сахаров арестован» (А может быть это было уже когда она вернулась с аэродрома?).

Ровно в 5 ч. за Люсей явились ГБ. Очень вежливые. Она приготовила 2 сумки нужнейших вещей. С нею поехала Руфь Григорьевна и Лиза. Их вывели не с парадного входа, а во двор, через подвал, с черного, и во дворе было полно ГБ. Их ждал микроавтобус, с ними сели гебешники, очень вежливые. Помчались — перед ними пожарная машина, сзади — красный крест; сирены воют, все движение останавливается. «Нас везут, как Брежнева», — сказала Люся. Привезли в Домодедово. Там к ним вышел (?) А. Д., который очень обрадовался, увидев Люсю («Расцвел» сказала Р. Г., и корреспонденты с недоумением взглянули друг на друга.) Был подан маленький самолет — человек на 50 — А. Д. и Люся взошли по трапу — и он мгновенно поднялся. ТУ 134. А. Д. успел им сказать, что их высылают в Горький.

Корреспонденты все это строчили в блокноты. [...]

Пошли в кухню. Пили пустой чай — за тем же столом, над которым уже не светились глаза и голос А. Д. [...]

Изредка мы проверяли, не включился ли телефон. Изредка слушали радио. Там сообщалось о высылке Сахарова, о лишении его всех званий. Это заграница [...] кажется Олимпиада полетит к чертям собачьим. Один раз включили наш телевизор и там кто-то честил А. Д., как изменника.

Уже когда мы собирались уходить — даже уже на лестницу вышли — нам навстречу из лифта новая гурьба: сообщение, будто А. Д. в Вене, а Люся арестована. Вот тут Р. Г. помертвела. Но тут же ворвались новые корреспонденты с известием, что это ошибка.

Мы ушли.

Лидия Чуковская. Из дневника.
Полностью — на сайте проекта Прожито

Вот как день ареста вспоминает Марина Сахарова-Либерман, внучка Сахарова, выпускница Физического Факультета МГУ, впоследствии закончившая
Стэнфордский Университет:

“

Я отлично помню тот день, когда объявили о ссылке Сахарова. Я возвращалась домой с вечерних занятий в художественной школе на ул. Красина. Мы шли под лёгким падающим снежком к троллейбусной остановке на Садовом Кольце с несколькими девочками. Я о чём-то говорила с подружкой, идущей в паре со мной, когда я услышала живой щебет девочек, идущих сзади: «... и представляешь, стал академиком в 32 года, всё у него было – и решил стать предателем родины. Вот наконец его и наказали!» От неожиданности, я встала как вкопанная – мне было ясно, о ком идёт речь. «Дедушка», – пробормотала я. «Ты что, с ума сошла? Какое это к тебе имеет отношение?» – воскликнули одноклассницы, но я уже не могла поддерживать разговор и побежала к остановке. Дома окаменевшие родители внимали занудному монологу программы «Время», где сообщалось о лишении Сахарова всех правительственных наград...

Как только закончилась программа «Время» в тот вечер 22 января 1980 г., мама бросилась дозваниваться всем по очереди, чтобы получить информацию об отце. Но ничего не было известно. Через несколько дней от дедушки пришла телеграмма, а вскоре его жена, Елена Георгиевна, вернулась в Москву собирать вещи. Так началась её «кочевая жизнь» и наши регулярные поездки в Горький. Органы уведомили брата Андрея Дмитриевича и его детей (мою маму, её сестру и брата), что им разрешены визиты в Горький. У входа в квартиру сидел за крошечным столиком участковый, который с серьёзным видом проверял мамин паспорт и моё свидетельство о рождении перед тем, как нам позволялось сделать ещё шаг вперед и нажать кнопку звонка. Кажется, этот абсурдный ритуал выполнялся только в несколько первых приездов, потом мы только называли свои имена – так или иначе, о нашем приезде участковому сообщали «свыше». Дедушкин коллега из ФИАНа, очень нежно относившийся к нему Нобелевский лауреат Виталий Лазаревич Гинзбург, добился ходатайства от АН СССР в ЦК позволить Сахарову продолжить заниматься научной работой и настаивал, что для научной работы нужно научное общение. Гинзбург ездил сам и организовывал поездки других физиков, с кем он считал дедушке будет интересно общаться. В промежутках между нашими поездками я писала дедушке еженедельные письма, а он писал мне в ответ – очень интересно и подробно.

Марина Сахарова-Либерман. 40 лет со дня ссылки лауреата Нобелевской премии мира,
академика Андрея Сахарова

23 января в московском вечернем выпуске «Известий» вышла пропагандистская статья К. Бутманова «Справедливое решение». В статье, опубликованной с подачи КГБ, утверждалось, что «Сахаров не только перешагнул грань закона, он сам перечеркнул все, что дали ему Родина, наш народ». И далее: «Больше нельзя мириться с диверсиями отщепенца и отступника. Такой исход является логическим завершением неприглядной и грязной истории падения человека, отрекшегося от своего народа, поставившего себя на службу иностранным хозяевам».

Общественная реакция

За арестом Сахарова незамедлительно последовала реакция международного сообщества. Американская газета «The Washington Post» так описывала сложившуюся ситуацию: заявления о высылке Сахарова сделал Госдепартамент США; британский и нидерландский министры иностранных дел вызвали к себе советских послов, чтобы выразить недовольство арестом академика и напомнить о важности соблюдения прав человека. Британский министр напомнил советскому послу Николаю Лунькову, что действия, предпринятые в отношении Сахарова, не соответствуют Хельсинкским соглашениям 1975 года, которые подписал СССР. Источники издания предполагали, что проведение Летних Олимпийских игр в Москве теперь было под угрозой. Коммунистические партии Югославии и Италии порицали советское руководство. Французская Компартия отказалась давать комментарии. В поддержку Сахарова выступили американские объединения ученых. В его защиту высказался и «знаменитый советский изгнанник» Мстислав Ростропович.

“

К сожалению, мои коллеги в СССР опять так же, как и в деле Юрия Орлова и множестве других, никак себя не проявили (если не говорить о таких, как академик Федоров и академик Блохин, которые выступили с публичными нападками на меня, вероятно прямо выполняя полученные ими инструкции). Между тем, я думаю, что открытое публичное выступление нескольких (пяти, даже трех) заслуженных, пользующихся уважением академиков имело бы очень большое значение, могло бы изменить не только мою судьбу, но и – что гораздо существенней – положение в стране в целом. При этом (и это тоже важно) этим людям ничего бы не грозило: не только высылка или арест, но и потеря работы, изменение их положения в научной иерархии. Максимум (максимум!) – на какое-то время были бы ограничены их поездки за рубеж. И больше ничего! Совершенно несоизмеримые огромные возможные положительные последствия для всей страны, в том числе и для науки, ее авторитета, для личного престижа тех, кто на это решится, и – минимальный риск. Однако таких людей в научной верхушке СССР на сегодня не нашлось. Почему – не знаю, но это факт, и крайне постыдный и печальный.

Андрей Сахаров. «Воспоминания», Часть II, Глава 28

Французская «Le Monde» прямо связывала арест Сахарова с его позицией по Афганистану: «Академик Андрей Сахаров — первая жертва кризиса, вызванного ситуацией в Афганистане. Разумеется, в последнее время он продолжал привлекать внимание к нарушениям прав человека в СССР, но высказывался он не более резко, чем обычно. Если власти решили, что с его действиями нельзя мириться, так это потому, что им больше незачем осторожничать: им совершенно неважно, вызовут ли они новый международный скандал. Во внешней политике они чинят препятствия "империалистам", во внутренней — наносят удар по инакомыслящим, атакуя их самого уважаемого представителя».

В ссылке

Вечером 22 января Сахаров и его жена прибыли в Горький на самолете в сопровождении десяти гебистов. Их поселили в микрорайоне Щербинки, в доме по адресу проспект Гагарина, 214, квартира 3. Сахарову объявили, что ему запрещено выезжать за пределы города, а также видеться с иностранцами и «преступными элементами». По вызову МВД он должен был периодически являться в Управление МВД для регистрации.

Одну из комнат в четырехкомнатной квартире занимала женщина, представившаяся «хозяйкой»: только через полгода Елена Боннэр выяснит, что в задачи этой женщины входило открывать окно для гебистов, чтобы они проводили обыски и переставляли вещи. Сахаров и Боннэр проживали под круглосуточным надзором КГБ. Наблюдение велось из соседнего дома, а также из трейлера, установленного неподалеку от их квартиры. С помощью специальной техники глушилось радиовещание. В коридоре находился милиционер, контролировавший встречи.

27 января Сахаров написал заявление о своей высылке. Он указывал, что ему запрещено переписываться и звонить даже собственным детям и внукам: «Фактически власти осуществляют еще более полную изоляцию нашу от внешнего мира». Хотя его жена не была выслана вместе с ним и поехала в ссылку добровольно, к ней применялись те же ограничения, что и к мужу. «Даже в тюрьме возможности связи с внешним миром больше», — писал Сахаров и добавил, что он и его жена полностью лишены помощи своих врачей.

В конце своего заявления Сахаров выдвинул несколько требований. Будучи встревоженным за членов своей семьи, он хотел, чтобы им было позволено немедленно покинуть СССР. Хотя представители советских властей пытались успокоить мировое общественное мнение и утверждали, что ему не грозит уголовное преследование, он выразил готовность предстать перед гласным и открытым судом. «Мне не нужна золотая клетка — мне нужно право служить общественному долгу так, как мне диктует совесть», — заключил Сахаров.

28 января Елена Боннэр зачитала его заявление на пресс-конференции в Москве. Они проведут в ссылке почти семь лет и будут освобождены по приказу Михаила Горбачева 16 декабря 1986 года.

“

Мне не нужна золотая клетка — мне нужно право служить общественному долгу так, как мне диктует совесть

Выражаем благодарность Бэле Хасановне Коваль, заведующей Архивом Сахарова, любезно предоставившей иллюстрации и видеозаписи.

25 декабря 2014 года Минюст РФ внес Сахаровский центр в реестр организаций, выполняющих функцию иностранного агента. Мы обжалуем это решение в суде.